— Он достался мне от предков. Изумительно, не правда ли, краски по-прежнему яркие. А ведь уже прошло четыре сотни лет.

Маура обернулась и увидела, как в комнату вошел какой-то мужчина. Вошел так тихо, словно материализовался из воздуха прямо у нее за спиной; от удивления она даже не нашлась, что сказать. Одет он был в черный свитер с высоким воротником, на фоне которого его седина выглядела еще эффектней. Хотя на вид ему было не больше пятидесяти. Если бы они случайно встретились на улице, она непременно обратила бы на него внимание: уж очень привлекательным было его почему-то казавшееся смутно знакомым лицо. Лоб — высокий, осанка — благородная. В черных глазах отражались отблески горевшего в камине огня, и создавалось такое впечатление, будто они горят сами по себе, как бы изнутри. Он сказал, что портрет — фамильная ценность, и она сразу подметила, что между ним, живым человеком, и мужчиной на портрете есть явное сходство. Глаза.

Он протянул ей руку.

— Здравствуйте, доктор Айлз. Я Энтони Сансоне.

И посмотрел ей в лицо так пристально, что она даже подумала: может, они и правда уже где-то встречались?

«Нет. Уж такого привлекательного мужчину я бы непременно запомнила».

— Рад наконец-то с вами познакомиться, — сказал он, пожимая ей руку. — После всего, что о вас слышал.

— От кого же?

— От доктора О'Доннелл.

Маура почувствовала, как у нее вдруг похолодела ладонь, несмотря на его теплое пожатие, и она тут же отдернула руку.

— Никогда не думала, что могу быть объектом пересудов.

— Она говорила о вас только хорошее.

— Это несколько неожиданно.

— Почему же?

— Потому что я не могу сказать о ней то же самое, — ответила Маура.

Он понимающе кивнул.

— Порой она ведет себя обескураживающе. Но только до тех пор, пока не узнаешь ее ближе. Не научишься ценить ее проницательность.

Тут распахнулась дверь — так тихо, что Маура даже не услышала. И только по легкому позвякиванию фаянсовой посуды она поняла, что в комнату вошел дворецкий с чашками и кофейником на подносе. Он поставил поднос на край столика, вопросительно посмотрел на Сансоне и засим удалился. Они не обменялись ни единым словом — лишь взглядами и кивками. Им обоим, знавшим друг друга, очевидно, не один год, не нужно было тратить лишних слов, чтобы общаться.

Сансоне жестом предложил Мауре сесть, и она опустилась в кресло в стиле ампир, обитое полосатым шелком.

— Простите, что приходится держать вас в передней, — сказал он. — Но все другие комнаты оккупировала бостонская полиция — проводит там допросы. — Он налил в чашку кофе и передал Мауре. — Вы, кажется, уже осмотрели жертву?

— Только мельком.

— И что скажете?

— Вы же знаете, я не вправе давать какие бы то ни было пояснения.

Он откинулся на спинку кресла — нисколько не смущаясь, что за его спиной парча в сине-золотую полоску.

— Я имею в виду не само тело, — заметил он. — Я прекрасно понимаю, почему вы не можете делиться своими медицинскими наблюдениями. Я говорю только о месте. О форме преступления в целом.

— Спросите у старшего следователя, детектива Риццоли.

— Меня больше интересует ваше мнение.

— Я врач. А не следователь.

— Но, как я догадываюсь, у вас есть свое, личное суждение о том, что произошло сегодня у меня в саду. — Он подался вперед и посмотрел на нее в упор своими угольно-черными глазами. — Вы видели знаки на двери черного хода?

— Я не вправе рассуждать…

— Доктор Айлз, вам не придется выдавать никаких секретов. Я видел тело. Доктор О'Доннелл тоже. Когда Джереми нашел ту девушку, он сразу же пришел и все рассказал.

— И вы с О'Доннелл отправились поглазеть — как туристы?

— Ваше сравнение совершенно не к месту.

— А вы не подумали, что можете стереть следы? Уничтожить улики?

— Мы прекрасно понимали, что делали. Надо было осмотреть место преступления.

— Надо?

— Этот особняк не просто мое жилище. Я еще принимаю здесь коллег со всего света. И тот факт, что насилие случилось на пороге моего дома, встревожило нас.

— Такое любого встревожит, наткнись он у себя в саду на труп. Только далеко не каждый станет собирать толпу гостей, чтобы полюбоваться эдаким зрелищем.

— Мы хотели узнать, случайно ли было совершено насилие.

— Что вы имеете в виду?

— Это могло быть предупреждение, адресованное непосредственно нам. — Он отставил свою чашку, сосредоточив все свое внимание на гостье — его взгляд словно пригвоздил Мауру к шелковой спинке кресла. — Вы видели на двери знаки, нарисованные мелом? Глаз. Три перевернутых креста.

— Да.

— Я так понимаю, в сочельник тоже произошло убийство. Убили другую женщину. И на месте преступления, на стене в спальне, были нарисованы точно такие же перевернутые кресты.

Мауре даже не пришлось ничего говорить: этот тип прочел ответ у нее на лице. Она почти физически ощутила, как глубоко проник в ее сознание его пытливый взгляд и как много ему там открылось.

— Мы могли бы обсудить и это, — предложил он. — Тем более что подробности по тому делу мне известны.

— Откуда? Кто вам рассказал?

— Люди, которым я доверяю.

Она недоверчиво усмехнулась.

— И доктор О'Доннелл из их числа?

— Любите вы ее или нет, однако же в своей области она человек авторитетный. Посмотрите, сколько трудов положила на серийных убийц. Научилась понимать этих субъектов.

— Говорят, она даже отождествляет себя с ними.

— В некотором смысле не без того. Она пытается проникнуть в их сознание. Заглянуть в каждый его потайной уголок.

В точности как сам Сансоне, только что пытавшийся пронзить Мауру насквозь своим взглядом.

— Чтобы понять чудовище, надо и самой быть чудовищем, — заметила Маура.

— Вы и в самом деле так считаете?

— Если иметь в виду Джойс О'Доннелл — да. Я так считаю.

Он наклонился к ней еще ближе, и голос его превратился во вкрадчивый шепот.

— Может, вы недолюбливаете Джойс исключительно по личным причинам?

— Личным?

— Ведь она много чего о вас знает. О ваших близких.

Маура не ответила, потрясенно гладя на собеседника.

— Она рассказывала нам об Амальтее, — признался он.

— У нее нет на это права.

— Ни для кого не секрет, что ваша мать в тюрьме. О преступлениях Амальтеи нам известно.

— Это моя личная жизнь…

— Да, и ваш личный демон. Понимаю.

— Вас-то, черт возьми, почему это интересует?

— Меня интересуете вы. Вы столкнулись лицом к лицу со злом. Вы видели его в глазах матери. И знаете, оно никуда не делось, оно у вас в крови. И вот что завораживает, доктор Айлз, — как это вы, возникшая из злого семени, и вдруг на стороне ангелов.

— Я на стороне науки и разума, господин Сансоне. Ангелы тут ни при чем.

— Ну хорошо, значит, в ангелов вы не верите. А в их соперников?

— Вы имеете в виду демонов? — Она усмехнулась. — Конечно же, нет.

Некоторое время хозяин особняка смотрел на Мауру с едва уловимым разочарованием.

— Если, как вы сами говорите, ваша религия — наука и разум, как можно научно объяснить то, что случилось сегодня у меня в саду? И с той женщиной — в сочельник?

— Вы просите меня объяснить природу зла.

— Да.

— Я не могу. Наука — тоже. Просто зло существует.

Он кивнул.

— Совершенно верно. Оно просто существует и всегда было с нами. Некая реальная сущность, живущая среди нас, преследующая нас. Выжидающая удобного случая насытиться. Многие не знают о зле и не узнают его, даже когда оно касается их, проходя по улице. — Говоря эту фразу, он перешел на шепот. На мгновение воцарилась тишина, и до слуха Мауры донеслись потрескивание дров в очаге и приглушенные голоса в соседней комнате. — Но вы другое дело, — прибавил он. — Вы видели зло своими собственными глазами.

— Я видела только то, что видят детективы по расследованию убийств.

— Я говорю не о повседневных преступлениях. Не о мужьях, убивающих жен, и не о поставщиках наркотиков, отстреливающих конкурентов. Я говорю о том, что вы видели в глазах своей матери. О вспышке. Искре. Не божественной — дьявольской.